От редакции: о собаках, глазах и трансмиссии

Наверное, все видели, как собаки, завершив процесс дефекации, начинают энергично работать задними лапами. Они могут делать это на голой земле, зеленом лугу или же на твердом асфальте - для них это не имеет значения. Многие люди считают, что таким образом собаки подобно кошкам пытаются скрыть экскременты, но это не так. Ближайшие по биологическому семейству родственники собак - волки - используют свои экскременты для маркирования территорий, поэтому очень важно активно работать задними лапами, чтобы специфический для каждой особи запах распространился как можно дальше. Этот столь естественный для дикой природы процесс самоидентификации в случае с собаками выглядит совершенно нелепо. Действительно, крайне сложно связать домашних любимцев, встречающих своих хозяев с тапочками в зубах, питающихся "Педигрипалом" и радостно виляющих хвостом при слове "гулять", с волками, для которых даже столь банальный процесс, как выведение из организма продуктов пищеварения, имеет статус вопроса жизни или смерти. Да и о какой территории вообще может идти речь в случае с нашими четвероногими питомцами, если их непосредственные владения ограничены квартирой, а часто и вовсе будкой, к которой они прикованы металлической цепью?

То же самое произошло и с людьми: нелепость нашей жизни по сравнению с жизнью изначальной так же очевидна, как и в сравнении собак с волками. Да, мы выполняем все те же самые действия, которые выполняли наши далекие предки, но современные люди уже не помнят, на что направлены эти действия, в чем их смысл. Здесь мы напрямую выходим на лингвистический анализ произошедшего с собаками и нами: аутентичное поведение волков - это определенный код, знаковая система, природный язык, а вырожденные инстинкты домашних собак - квази-языковые конструкты, которые отличают низость и произвольность. Например, филологами установлено, что несколько веков назад глаза назывались "очами", а само слово "глаза" тогда обозначало "круглые камни", что в настоящее время соответствует сленговому слову "шары". То есть, называя известный объект "глазами", мы оказываемся на уровне древних сводников и клятвопреступников.

Кстати, вопрос о языке является одним из центральных и в духовной сфере. Как известно, в православных храмах служба происходит на церковнославянском языке, и часть мирской общественности и либералы от церкви периодически поднимают вопрос об осовременивании языка. Они сделали фразу "Я не понимаю" некой мантрой, возводя, таким образом, собственную невежественность в ранг предметов чрезвычайной гордости, что заставляет усомниться в качестве всех остальных предметов того же "пантеона". В действительности, вопрос о языке в духовной сфере связан с гигиеной: как человек, придя с улицы домой, первым делом моет руки, так и верующий оставляет за порогом храма профанный уличный язык (глаза=круглые камни) и переходит - или точнее перестраивается - на язык сакральный, т.е. церковнославянский (очи).

Здесь мы сталкиваемся с проблемой языковой двойственности, которая есть ни что иное, как отражение двойственности мира, описанной Мирчей Элиаде в работе "Священное и мирское". Проблема заключается в том, что, допуская существование сакрального, мы, таким образом, неизбежно подтверждаем существование профанного. Следовательно, мы нивелируем разницу между современной ситуацией, характеризующейся противопоставлением "очи / глаза", и ситуацией в любом промежутке исторического времени, где существует разделение на сакральное и профанное, ибо и там есть свои "очи" и свои "глаза".

Например, принято считать, что сегодня экология планеты находится в глубоком кризисе. Это несомненный факт, который подтверждается различными научными исследованиями. Сам термин "экология" был введен в научный тезаурус биологом-эволюционистом Эрнстом Геккелем, однако во второй половине XIX века данный термин обладал нейтральным и в целом более узким значением, чем в середине XX века, когда промышленное загрязнение Земли расширило объем значения "экологии". Совершенно очевидно, что экология планеты в XX веке была хуже, чем в XIX, однако вряд ли кто-нибудь осмелится заявить, что XIX век является экологическим эталоном. XVII? XV? X? VIII? Обратимся к диалогу "Критий", который был написан Платоном в III веке до н.э. В нем Критий говорил:


Критий ссылается на "те времена", видя в них экологический идеал мира и чувствуя неудовлетворенность относительно актуального для себя мира, поэтому принципиально эпоха Платона ничем не отличается от нашей.

"Все, что мы говорим, есть в некотором роде подражание и отображение", - заявлял Критий. Утверждение сакрального и профанного есть скорбное отображение двойственности мира, которая не может рассматриваться как идеал. Поэтому вслед за экзистенциальным теологом Паулем Тиллихом мы обязаны сделать предметом нашего поиска изначальные, первые времена, когда разделение на сакральное и профанное отсутствовало. В начале XX века французский философ Рене Генон сделал попытку реконструировать "те времена", взяв за основу сакральные истоки религий. Открытый им мир он назвал миром Традиции. С точки зрения Генона, мир Традиции характеризовался абсолютной сакральностью - любой аспект деятельности человека был священен, а профанного просто не существовало. Несмотря на то, что идеальный мир Генон наделил качествами одного из элементов двойственности (тотальное наличие сакрального), это позволяет нам сделать очень важный вывод: в мире Традиции отсутствовала всякая рефлексия относительно профанного, следовательно, осмысление сакрального так же отсутствовало. Это был мир, который мы вместе с Геноном можем назвать сакральным, но который сам не воспринимал себя таковым, ибо нельзя утвердить один из элементов дуальности, не вызвав к жизни второй.

Сам термин "Традиция" происходит от латинского слова traditio, которое переводится на русский язык как "передача". В статье Уильяма Куинна подробно рассматриваются вопросы терминологии Генона и Ананды Кумарасвами, мы лишь затронем один важный взгляд аспект словоупотребления. Если мир Традиции был идеален, если его порядок был сакральным per se, то перед людьми "того времени" не стояла проблема передачи этого порядка - никто не станет делать запасы того, что есть в достатке. Написание термина с прописной буквы отчасти объясняется именно этим: Традиция не имеет ничего общего с традицией, т.е. передачей каких-либо обычаев или соблюдением тех или иных устоев. Кроме того, в своем мире Традиция не имела собственного имени подобно тому, как жители Средневековья, не называли себя таковыми. Традиция обрела свое имя только в контексте ликвидации изначальной целостности сакрального порядка, и только в этих условиях могла возникнуть проблема сохранения утраченного. Исследователь традиционного искусства Брайан Кибл писал:


Таким образом, вопрос о сохранении сущности Традиции порождает проблему ее трансмиссии², сам процесс которой должен быть всегда связан с первичными метафизическими принципами. Сложность трансмиссии еще и в том, что, так как изначальная сакральная целостность была утрачена (фактически мы не помним ее), следовательно, нам приходится ее реконструировать. Попытки современных исследователей Традиции в большинстве своем всегда основываются на фундаменте, заложенном Геноном и Кумарасвами, т.е. на исследовании религии и традиционных искусств, но тот идейный вектор, который был задан этими двумя гениальными философами, не является самодостаточным. Дело в том, что, исследуя религии и занимаясь прямой религиозной практикой, Генон и Кумарасвами, а также их не менее выдающиеся последователи всегда помещали мир Традиции в термины символов. В символическом объяснении нет ничего ошибочного: к помощи символов приходится прибегать в виду самой метафизической природы Традиции, но строго теологический взгляд на Традицию не способен выстроить идеальную "горизонтальную цепь трансмиссии". Современный исламский традиционалист Сейед Хоссейн Наср в своей работе "Человек и природа" писал о том, что строго научная трактовка мира, претендуя на исключительную истинность, противопоставляет себя религиозной³, но сам он (как, впрочем, и многие другие традиционалисты) совершает ту же самую методологическую ошибку - противопоставляет религиозный взгляд на мир научному. Генон писал о том, что математика является чисто количественной наукой, а, следовательно, сугубо профанной, но сам Генон был математиком, и было время, когда он даже готовился получить степень специалиста. Первая книга английского традиционалиста Лорда Нортборна "Взгляд на землю" была целиком и полностью посвящена агрокультуре (кстати, Лорд Нортборн является автором термина "органическое земледелие"), причем эта книга занимает не самое последнее место в наследии традиционалистской школы в целом.

Однако нельзя отрицать тот факт, что символическое объяснение того или иного явления имеет качественный характер, в то время как научное объяснение - строго количественный. Религия отвечает на вопросы "для чего?" и "почему", наука - на вопросы "как?" и "сколько?". Но не стоит также забывать о том, что и теологи, и ученые занимаются объяснениями одних и тех же явлений. Возьмем для сравнения два варианта космогонии - религиозный и научный. Существует огромное количество мифов, повествующих о начале мира, причем многие из них рисуют нам картину творения ex nihilo. Современная наука придерживается теории Большого Взрыва, но и здесь присутствует некая сверхмалая, но сверхплотная точка в отсутствующем пространстве (ничто, nihilo), взрыв которой порождает мир. Во многих мифах речь также идет о неких первичных водах, из которых появился мир - вспомним хотя бы аккадскую Тиамат среди прочих космогонических мифов. Ученые же недавно обнаружили, что вещество (кварки и глюоны) нашей Вселенной в первые мгновения после Большого Взрыва вело себя как идеальная жидкость. Мы можем привести и другие соответствия, но все они лишь доказывают тот факт, что мир можно объяснить по-разному - с помощью метафизической символики или с помощью цифр, но суть мира от этого не меняется. У некоторых северных народов есть свыше сотни слов для обозначения снега, но это тот же самый снег, который видим мы и который в нашем языке называется лишь одним словом "снег".

Вышеизложенные факты заставляют нас отказаться от исключительно религиозного (т.е. символического) взгляда на мир Традиции. Чтобы составить о нем многогранное представление необходимо раскрыть каждый из символов, которые хороши только в ограниченном количестве случаев. Свастика - это, прежде всего, дающее нам жизнь солнце, а не свастика-в-себе. Излишний символизм крайне вреден, ибо он порождает отчуждение человека от символизируемого объекта, а ведь означаемое всегда превалирует над означающим. Однако несмотря на то, что мир тотальной Традиции когда-то существовал вполне реально (а не символически), его обнаружение возможно лишь в интегральной форме, поэтому с нашей точки зрения эксплуатация количества в поисках качества не только душеполезна, но и обязательна.


1. Keeble Brian, "Tradition and the Individual". // // Betrayal of Tradition, ed. Harry Oldmeadow (World Wisdom, 2005), с. 32-33.
2. Английское слово "transmission" переводится как "передача", однако чтобы не допустить путаницы в словах мы переводим английское слово как "трансмиссия". Отличия между трансмиссией и передачей точно такие же, как и между Традицией и традицией.
3. Nasr Seyed Hossein, Man and Nature: Spiritual Crisis in Modern Man. - Kazi Publications, 1997. - С. 46.

Написать отзыв

?

Обсудить статью

(@) Антон Шеховцов